Уважаемые читатели! Предлагаем вашему вниманию ещё один отрывок из пародийной книги «Я из лесу вышел», написанной «Любителями канадских приколов». В этой главе главному герою приходится услышать всю правду в лицо от Бабушки.
   
   Оставим пока наших добрых друзей из России, и займемся более интересными вещами. Итак, картина следующая.
   Был вечер дождливого дня. Казино Парижа было забито до отказа в зале сидели мужчины и женщины, ожидая вылета птички – шутка! – нет, конечно, выхода Дровосека. В его гримерке тем временем мирно играла музыка Битлз, а сам Дровосек наводил марафет. Уши натирал до блеска, рубашку искал, чтобы без паеток. Надел все, причесался. Только он сел поесть виноград, как неожиданно как из-под земли перед ним выросла Бабушка. В это чудо было трудно поверить, но ведь тому были свидетели. Кроме Дровосека там были стилист, дизайнер, да еще Бен зашел сказать привет другу и показать новую книгу.
   Бабушка смотрела минуты две-три на Дровосека, а потом начался монолог:
   «Ну, что внучек, здравствуй, родной, не виделись давно мы с тобой. После 2008 года, как концерт дал, так и все след простыл. А зачем нам бабушка? Только когда проблема очередная, так сразу орет: спасите и я как дура несусь, значит, спасать ага, калоши свои надела скороходы и несусь своего внучка спасать!» Дровосек напрягся, нравоучения явно не входили сегодня в его планы. Но сказать ничего не мог, все-таки люди вокруг. А им еще и интересно стало, так они собрались на диване возле туалетного столика и слушают.
   А Бабушка продолжала: «А внучек-то не спасибо, не здравствуй, не пока, значит. Зараза, ну вот зачем, зачем ты поехал на эту встречу с этими двумя умниками, а? А кто тебе говорил, а кто говорил нефиг, значит, за русской бегать, пущай сама едет куда хочет. Так нет, тебе же надо было хвост распустить, павлин доморощенный. Ну что как, распустил? А?! Потом в больнице три месяца лежал, а неустойки, значит, бабушка плати, ага… А Татьяне, значит, сама все объясняй, зараза, что мол ну вот заболела наша птичка, птичка сволочь, как ты мог, ну вот как ты мог? А как ты мог пропустить песню года, пропустить анфы – это же святое… Когда тебя, начинающего артиста, туда заснули, мы же на седьмом небе были, а теперь, когда, значит, звездой стал, корону надел… Кстати, не жмет? А? Не жмет корона-то, умник? А я, помню, как мы пробивали, как первый альбом записывали, ага… Такое время было…»
   Дровосек под приятные воспоминания решил было ускользнуть, как послышалось громовое: «Сидеть, я еще не закончила!» И продолжила: «А потом, потом, когда сниматься начал, с экранов не слазил, то, ага, намажет когти то свои, кстати, а ну покажи руки! Руки! Я сказала!» Ну, Дровосек показал. «Молодец, умничка… Хоть этому научила, так вот намажет бесцветным лаком, как в салоне делали, и ходит, а потом – ой! А потом снимает полдня в ванной, причем руки же крюки, как всегда, поэтому намажет не только ногти, так еще и полруки, так и сидит, отдирает потом, а я значит, противогаз носи, чтобы не задохнуться. Так слава б-гу научился, молодец». Бен уже сползал под стол, все остальные зрители корчились от смеха, только Дровосек не знал, что делать.
   Бабушка не могла остановиться: «А одежда то, ой, а одежда, кошмар! Как наденет что, так хоть не выходи из дома… Как стилист за дверь, так наш модник и начинает эксперименты, как наденет красный пиджак, синюю панамку и синюю рубашку, да не просто, а с паетками, так все – ну пугало огородное, хоть слава б-гу, потом стилист узнал, так оставлял, что надеть, а то если не положат так и два носка разных наденет. Умник, ну что сказать – умник!»
   «Господи, а проблем-то с ним сколько, как начал самостоятельную жизнь, так все… Я уже чуть не поседела, как гастроли, так очередная проблема: то Света с иконами, ага, я помню, как я их сбывала через знакомых из-за тебя, видите ли ему не приятно отказывать… Ага, а меня отправлять на рынке стоять с этим произведением искусства не стыдно? Конечно, Бабушка все стерпит… А потом эти двое, Русская и Еврей, ну вот кто тебя просил приглашать их домой. А какого, чуть было не сказала, черта тебя потянуло с ними еще и пить? В глаза смотри, когда я с тобой разговариваю, зараза, зачем пить пошел, а? С этим вообще беда, я помню, как кто-то напился, а на следующий день-то концерт, не, ну все хорошо, только бабушка су ле вон, как дура сама пела пока, этот вот позорник за сценой с зеркалом перегавкивался, ага, все не мог понять, откуда там пес этот появился».
   Дровосеку уже надо было бежать на сцену, все вокруг уже просто плакали. Разговор бы еще долго длился, если бы не Рене, забежавший в комнату. «А вот ты где», - только и успел сказать он… И тут Бабушка вытащила сковороду из сумки и побежала за ним с криками: «Зараза, куда мои тапки дел, кто потом бизнес и этого ухоноса спасать будет?..»
   Так как, после того как Бабушка бросилась в погоню за Рене, выход из гримерки освободился. Шатаясь, Дровосек отправился на сцену. У него дрожали пальцы рук, дергалось левое веко, под пиджаком рубашка стала мокрой от холодного пота. Сделав последнее усилие, он подошел к микрофону и мертвой хваткой двумя руками схватился за стойку. «Эту песню я хочу посвятить женщине, которой я обязан многим в своей жизни». Публика в зале несколько напряглась. Дровосек начал петь известную песню о маме. Только в припеве он спел «не любовь мамы», а «любовь бабушки». Зал взорвался аплодисментами.
   А сбоку за портьерой стояла Бабушка. По ее щекам катились слезы. Она ласково приговаривала: «Ухоносик, милый мой внучек». А на ее ногах сверкали стразами новые тапки на 15-сантиметровой шпильке. {textmore}